minsk007

Sergio Khrystyuk накинул интересный текст.

Мораль? С каждым надо разговаривать на понятном ему языке.

=================================================
Здесь бал правили племена горцев-пуштунов — африди, хайбери, баракзаи, юсуфзаи и другие, каждый год спускавшиеся на плодородные равнины и систематически грабившие давно свыкшихся со своей долей крестьян. Здесь не существовало закона, кроме «пахтунвали» — «пути пуштуна»: «нанавати» — неприкосновенность просящего убежища под твоей крышей; «бадал» — долг мстить за любую обиду и оскорбление до последней капли крови; «мелмастия» — обязанность накормить голодного путника. Но даже эти законы постоянно и открыто нарушались ради собственной выгоды теми же, кто их провозглашал. Пуштуна нельзя покорить — можно только купить. Но и купив его, нельзя быть уверенным в том, что его веками вскормленные разбойничьи инстинкты не возьмут верх, если представится шанс. Ни один другой народ не придавал такого значения клятвам и понятию о чести, как пуштуны. И ни один другой народ не нарушал клятвы столь же часто, легко и без малейших угрызений совести. И ни один другой народ в Индии и ее окрестностях не произвел на англичан столь сильного и столь противоречивого впечатления — смеси искреннего восхищения и уважения с отвращением и настороженностью. Править этой землей было задачей, неподвластной человеческим возможностям; ее можно было лишь контролировать — действуя на племена попеременно угрозой силы, убеждением и подкупом. Требовалась особая порода людей, способных понять хитросплетения пуштунской психологии и политики, и играть в эту игру по их правилам. Эта задача легла на плечи «молодых людей Генри Лоуренса» — небольшой, но чрезвычайно талантливой и деятельной группы офицеров, чей средний возраст составлял в то время 25–26 лет. Подавляющее большинство из них по происхождению — ольстерские протестанты.

Когда Николсон служил комиссионером в Равалпинди, ему доставлял множество проблем вождь одной из окрестных деревень, промышлявший разбоем так, что дорожное сообщение в округе грозило исчезнуть. Николсон назначил награду за голову. Не помогло. Удвоили сумму. Никакой реакции. Тогда в один прекрасный день заместитель комиссионера просто въехал в одиночку в родную деревню разбойника. На площади он встретил вождя, без долгих слов зарубил, отсек ему голову, и спокойно уехал. Никто не посмел преградить дорогу. Отрубленную голову англичанин положил на столик в кабинете, и по очереди приглашал всех соседних вождей и старейшин поразмыслить над бренностью бытия, глядя на трофей. Разбой после этого явно пошел на убыль.

В другой раз вождь одного из независимых афганских племен прилюдно продемонстрировал презрение, плюнув в сторону Николсона.

Англичанин приказал телохранителям схватить афганца, поставить на колени и при большом стечении народа слизать собственный плевок с земли. Казалось бы, этот случай — как и аналогичный, когда Николсон приказал сбрить бороду не ответившему на его приветствие мулле — мог вызвать бурю возмущения, если не немедленный открытый мятеж. Таково наше популярное представление о Востоке. Все куда сложнее. Оскорбительные поступки Николсона вызвали прямо обратный эффект — разрядили накалившуюся обстановку и укрепили его авторитет, потому что были правильными и даже единственно возможными — с точки зрения пуштунской системы ценностей. Имело место оскорбление личной чести — «нанг» — и отвечать следовало немедленно и публично. Попытка «проглотить» оскорбление — или даже просто заминка, видимое колебание, слабина, продемонстрированная в данной ситуации — привела бы к утрате любого авторитета навсегда. Чтобы человек Востока подчинялся, нужно вести себя как человек Востока. Сикхские раджи и племенные вожди пуштунов с подданными никогда не миндальничали.